И Намор - В третью стражу [СИ]
— Что?
— Пойдем! — Прозвучало решительно, но крайне загадочно.
"Интригует..." — Но Виктор, разумеется, пошел.
— Садись! — Скомандовала Татьяна, кивнув на рояль, когда они вошли в музыкальный салон. — Играй!
— Что?
"Что за блажь?" — Возмутился Федорчук, но за инструмент сел.
"Что?" — Спросила себя Татьяна, и почувствовала, как смутное чувство, невнятная идея, мелькнувшая у нее здесь, в этой комнате, парой часов раньше, обретает наконец плоть, превращаясь в ясную мысль и верное чувство.
— Танго в Париже.
"Ну да! Какая, к чертовой матери, кирпичная стена?! Какой, прости господи, Станиславский?!"
Она "увидела" перед собой рояль, стоящий на невысоком возвышении в какой-то пражской каварне, и Олега-Баста с ослабленным галстуком и тлеющей сигареткой в углу губ...
Танго, в Париже танго... — Она неторопливо, удивительно хорошо и правильно, ощущая свое тело, подошла к роялю, наблюдая между делом сквозь опущенные ресницы, как расширяются и одновременно загораются глаза месье Лежёна.
Das ist der Pariser Tango, Monsieur,
Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur,
Und ich zeige Ihnen gern diesen Schritt,
denn ich weiß, Sie machen mit
"Господи!" — Но времени на размышление уже не оставалось. Он должен был играть и играл, а она...
Татьяна изумительно прошла разделявшее их расстояние, подхватила с рояля его собственный, Виктора, недопитый бокал с коньяком, сделала – поймав паузу – аккуратный глоток, выхватила турецкую папиросу из раскрытого портсигара, и пошла обратно, продолжая петь и взводя своим "нервом" напряжение до высшего градуса. Казалось, еще мгновение и огнем страсти и вожделения займется весь музыкальный салон. Но пока огонь горел только в камине, да еще свечи – зная пристрастия богатых постояльцев – зажгли в их отсутствие. И Таня остановилась вдруг, наклонилась коротко к язычку огня, трепещущему над свечой, прикурила и, не сломав мелодии, выдохнула вместе с дымом:
Bei einem Tango, Pariser Tango...
Ich schenke dir mein Herz beim Tango
Die Nacht ist blau und süß der Wein,
wir tanzen in das Glück hinein...
"Чёрт! — У Виктора едва сердце не ушло в побег через горло. — Мать твою...!"
А Татьяна, завершив песню, остановилась к "залу" вполоборота, подняла было руку с дымящейся папиросой к губам, но задержала движение, повернула голову и внезапно улыбнулась, создавая такой эффект, что сердце и в самом деле рвануло куда-то сквозь ребра, но...
— Будьте любезны, "Листья", маэстро!
"Листья?! Ах, да, "Листья"..."
И он заиграл, а она... Она прослушала проигрыш, выдохнула дым, и...
Он даже не заметил, как они "прошли" всю программу, но факт. Прошли. Пролетели. Прожили! И как прожили! Великолепно, замечательно, так, что захватывало дух и рвало на части сердце, и кровь то ударяла в голову, то устремлялась в безрассудный бег...
— Ты... — Сказал он, вставая из-за инструмента. — Ты...
— Я... — Она была обескуражена не меньше Виктора. Наваждение закончилось, но что-то изменилось. — Я даже не знаю...
— Ты чудо... Олег...
— Молчи!
— Ты...
— По-моему, я готова.
— Да. Несомненно!
Они стояли и смотрели друг на друга и глупо улыбались, и Татьяна подумала вдруг, что пить и курить можно бросить и завтра, если вообще. А сегодня, сейчас, положено ей снять стресс или нет?
"Положено!" — Решила она и улыбнулась еще шире:
— А теперь я хочу вина, а завтра...
— А завтра? — Так же широко улыбнулся Виктор.
— Завтра ты позвонишь герру Рамсфельду и скажешь, что мы готовы.
— А мы готовы? — Но, уже задавая этот вопрос, Федорчук понял, что знает ответ не хуже, чем Татьяна.
Глава 15. Европа, март 1936
Поместье Бойд раскинулось всего милях в двадцати на запад от Блэрского замка. Впрочем, у Бойдов имелись и свои собственные руины. В трехстах метрах от "New Boyd's House" и метров на полсотни выше торчала среди куп деревьев старинная башня и видны были закутанные в плющ, как в шотландский плед, остатки крепостной стены. Ну а "Новый дом Бойдов" построили "совсем недавно" — всего лишь в начале восемнадцатого столетия и, судя по состоянию, в последний раз ремонтировался еще до того, как покойный полковник Бойд – в то время молодой человек в высоких чинах – отправился на англо-бурскую войну[250]. Но, добравшись из Эдинбурга до места – морем до Данди, поездом до Питлохри, и, черт знает, на чем ещё до поместья — Степан обнаружил, что верить первому впечатлению не стоит. Особняк и парк действительно выглядели неважнецки, но зато внутри дома Матвеева ожидало немало приятных неожиданностей. К этому моменту стряпчий в Эдинбурге уже поставил сэра Майкла в известность о характере и размере наследства. Ну что ж, почти 150 тысяч полновесных английских фунтов стерлингов[251] – это именно то, чего компаньонам не хватало для "полного счастья". Поэтому и в поместье – а его стоимость была как раз невысока да и попробуй еще продать эту недвижимость — Гринвуд поехал скорее для проформы. Однако человеку не дано знать, где и что ему суждено потерять или, напротив, обрести.
Поднявшись в сопровождении стряпчего из Фосса по каменной лестнице на высокое и просторное крыльцо, Майкл вошел в дом и неожиданно нашел его весьма уютным. "Замок" оказался просторен, замысловат, в меру – по-стариковски – запущен, но полон того очарования уходящей эпохи, которое успел узнать и полюбить в раннем детстве сэр Майкл Мэтью Гринвуд. Впрочем это было только начало. Настоящим открытием дня стали библиотека, вид на озеро, и небольшая висковарня – вернее старинное, девятнадцатого века оборудование – в каменном приземистом строении, скрывавшемся за деревьями "старого" парка.
Библиотека могла составить гордость и королевской резиденции в Эдинбурге. Во всяком случае, за час или полтора, что Гринвуд в ней провел – не в силах оторваться от нежданно-негаданно обретенного сокровища – он обнаружил не менее трех десятков раритетов самого высокого толка. А сложенные в картонные коробки бумаги из так называемого "дедушкиного архива" обещали вдумчивому читателю немало открытий из эпохи восстания якобитов[252] и высадки в Шотландии "красавчика принца Чарли"[253].
"Однако, — думал Гринвуд, без всякого интереса рассматривая коллекцию холодного оружия, принадлежавшую покойному серу Деррику. — Хоть бросай все и садись изучать!"
Искушение, и в самом деле, было велико, но Степан решил, что Майкл перебьется, и баронету пришлось отступить. Зато вид на озеро заставил затаить дыхание обоих, и Майкл вдруг подумал, что было бы недурно задержаться здесь на несколько дней, пожить отшельником, и написать ту статью или статьи, о которых они с ребятами говорили всего несколько дней назад в "домике в Арденнах".
"Остаться здесь? А почему бы и нет?"
Выяснилось, что это вполне возможно. Женщины из деревни, что находилась в полутора милях по берегу озера, взялись привести в порядок пару комнат и кухню, и даже приготовили сэру Майклу кое-какой незатейливой еды. А он, продолжая осмотр своих новых владений и прикидывая, что на время войны – если она все-таки вспыхнет – поместье может стать для них всех неплохим убежищем, набрел на настоящее сокровище.
"Оно бы и неплохо, только Олегу нужно будет сделать подходящие документы да и придумать что-то, чтобы в армию не забрили... Всех".
— А это что? — спросил он, рассматривая некое заброшенное производство.
— Судя по документам, — ответствовал стряпчий. — Дед сэра Деррика производил здесь виски. Но производство было прекращено еще тридцать лет назад.
— А оборудование?
— Право слово, не знаю, сэр. — Пожал плечами стряпчий. — Но в Фоссе и Тампел Бридже есть механики и специалисты по производству виски, так что вы сможете...
— А там что? — Кивнул Гринвуд на каменный сарай с тяжелой железной дверью, врезанной в глубокую нишу.
— Это? — Стряпчий проверил бумаги и удовлетворенно кивнул. — Там хранятся бочки с нераспроданным виски.
— Тридцать лет? — Недоверчиво спросил сэр Майкл.
— Да, нет. — Смущенно улыбнулся стряпчий. — Если верить тому, что записано в описи, тут есть несколько бочек "сингл мальт"[254] пятидесятилетней давности.
"Пятьдесят лет?! О, господи!"
— Как считаете, мистер Гвин, пойдет ли нам во вред толика этого шотландского нектара?
* * *'Отчего здесь нет света? Неужели лорд Ротермир будет принимать меня в этом полумраке? Чёрт! Больно-то как! Только бы не перелом. Большой палец ноги тяжело заживает. — Спотыкаясь и беззвучно матерясь на каждом шагу, Степан шёл по огромному кабинету и недоумевал. — Старый хрыч, похоже, совершенно выжил из ума и экономит на освещении, как какой-нибудь Эбенезер Скрудж[255]'.
